А. Лазарчук
ТРАНКВИЛИУМ
В четверти мили впереди чуть возвышались над морем зеленые камни - туда, к камням, она и поплыла. Доплыв, перевела дыхание, набрала полную грудь воздуха, изогнулась - и ушла в глубину. Так мог бы выглядеть рай. Дивный таинственный зеленый сумрак, косые лучи, ковер из мягких трав, колышущихся медленно и грациозно, и серебряные души праведников, что порхают быстрыми стайками... Она плыла и плыла, а потом вернулась наверх. Ни облачка не было в небе. Залив лежал, как туманное зеркало. Что-то поднималось в человеке от такой вот неподвижности... что-то темное и протестующее. Молодое солнце недавно выскользнуло из-за искрящихся вершин и гладило и щекотало разнежившийся в тени гор город, сложный, замысловатый и нелепо праздничный, как огромный свадебный торт. Можно было возвращаться. Море, как и положено великодушным гигантам, приняло в себя ее грехи, вольные и невольные, телом и помыслами, и теперь отпускало ее на сушу... Человека, сидящего на верхней ступеньке лестницы, ведущей от купален, она заметила издали, но до самого последнего момента, до того, как поравнялась с ним, узнать не могла. Мужчина в рыжих мятых штанах, в клетчатой бумажной куртке, в белой широкополой шляпе, надвинутой на лоб - то ли спал сидя, то ли ждал не ее, то ли думал о чем-то сосредоточенно и отстраненно. Внезапно испугавшись, Олив остановилась за ступеньку от него, и тогда он поднял голову... - Кит? - не веря себе, выдохнула Олив. - Не думал, что узнаете, леди, - усмехнулся он истонченными черными губами. - И запомните: имя мое здесь Юджин Хэрт. Запомнили? - О, Господи... - Олив почувствовала, как рот ее расползается все шире и шире, а под горлом щекочет, готовясь прорваться, то ли кашель, то ли идиотский смех. - Запо... Запомню! Пер Бако! Юджин Хэрт, с ума сойти!.. далее